Пируэт лишнего человека: «Онегин» в Большом театре

В Большом театре прошла премьера балета «Онегин». Спектакль, поставленный главой Штутгартского балета, хореографом Джоном Крэнко в 1965 году, до сих пор пользуется большой популярностью. Спектакль на русскую тему перетанцевали практически все крупные театры мира. Большой театр, желая получить права на постановку, три года обхаживал руководство Фонда Крэнко, ведающего наследием хореографа.

Взяв за основу хрестоматийное — для России — произведение не всем известного в Европе Пушкина, Крэнко немало способствовал его популярности на Западе. Понятно, что иностранная публика, за исключением профессиональных славистов, не обратила внимания на разного рода наивные нелепости, касающиеся изображения русской жизни XIX века. Гораздо жестче отнеслись к этому в Советском Союзе, когда «Онегин» гастролировал в Москве. Но спектакль, при всем его простодушии, имеет существенные достоинства.

Крэнко строит «Онегина» на изобретательно решенном, драматически выразительном классическом танце. Разного рода поддержки, наполненные эмоциями, тут играют ключевую роль, и щедрая пантомима, подсказывая повороты действия, не заслоняет собственно хореографии. Балет динамичен, наполнен живыми объемными характерами и красочными деталями: чего стоит хотя бы сон Татьяны, решенный как танец с эротическим двойником Онегина, выходящим из зеркала! Цепь совершенно разных по настроению дуэтов главных героев такова, что уже ради этого балетного великолепия стоит идти в театр. К тому же артисты Большого отнеслись к сочинению Крэнко с огромной серьезностью.

Руслан Скворцов сделал Онегина (он всегда одет в черное) совершенно демонической фигурой. Мрачное красивое лицо, кривящееся в пресыщенной гримасе, донельзя презрительное отношение к окружающим и сдержанность манер дополнились столь же сдержанным танцем, слегка оживившимся в финале, когда влюбленный скептик получает от Татьяны неожиданный для него отпор. Нина Капцова в этой партии показывала все положенные пушкинской героине качества: милую простоту вначале и обретение высокого общественного положения в конце. Но у Капцовой Татьяна так и осталась в глубине души деревенской девушкой, не обретя густого слоя столичного лоска: сквозь жесты новоявленной княгини просматривалась ее родная провинциальная усадьба и привитое заботливой мамой чувство долга.

Ленский Артема Овчаренко прошел быструю эволюцию от приветливого влюбленного до истеричного ревнивца. Когда он хлестал Онегина перчаткой по щекам, то, казалось, напоминал героя собственных романтических стихотворений: так и мерещилось, что прежде наш поэт создал душераздирающую поэму об измене возлюбленной, а теперь, в жизни, этой поэме театрально подражает. Кристина Кретова (Ольга) крепко стояла на ногах, порхая в шаловливых па своей героини. В сцене перед дуэлью (у Крэнко сестры Ларины являются на поле брани, чтобы заставить врагов помириться, но терпят неудачу) она проявила нешуточный драматический талант.

Сегодня «клюква» некоторых сцен вызывает скорее добродушную улыбку: никто в зрительном зале не смеялся, когда дворянки сами шили себе платья, крестьяне в первом действии запросто плясали с барышнями, вместо русского танца исполнялся скорее греческий, а святочное гадание проходило летом. Нарезка из разных произведений Чайков­ского от «Времен года» до «Франчески да Римини», подложенная под сюжет, — ни такта из оперы Евгений Онегин»! — тоже была принята вполне спокойно, разве что меломаны в кулуарах возмущались. А что Крэнко не захотел или не смог углубиться в «энциклопедию русской жизни», пройдя по верхам любовной истории, то требовать литературоведческих глубин от европейского балета, программно задуманного как мелодрама, тоже, по крайней мере, наивно.

Источник: РБК daily