Трагедия в метро: почему Россия оказалась равнодушнее СССР

Правды о том, почему случилась авария в московском метро и кто за нее в ответе, мы можем так и не узнать. Дело не в цензуре: у общества нет механизмов и желания обсуждать по-настоящему больные темы.

Катастрофа в московском метро 15 июля 2014 года, погубившая 24 человека, уже через две-три недели практически исчезла из поля общественного внимания. СМИ скупо сообщают о числе оставшихся в больнице пострадавших, выплате компенсаций и о предъявляемых уголовных обвинениях — вот, наверное, и все. И это вызывает большие вопросы. Ведь какими бы серьезными или трагическими ни были другие события этих двух недель, опасности столичного метро имеют намного более прямое отношение к москвичам и приезжим, к многочисленной и активной московской аудитории Интернета и СМИ. В московском метро происходит в среднем почти 7 млн поездок в день. Для большинства москвичей метро — основное и неизбежное средство передвижения.

Отсутствие бурного общественного обсуждения важных и болезненных тем в России в последнее время привычно связывают с цензурой, пропагандой, ограничениями свободы слова. Тем интереснее взглянуть поближе на случай, где этих объяснений явно недостаточно. Массмедиа отнюдь не замалчивали аварию в метро, и нельзя сказать, чтобы освещение этой трагедии сопровождалось потоками пропагандистской лжи, мешающей разобраться в сути дела. СМИ продемонстрировали тела погибших и премьера, возлагающего цветы, СКР открыл уголовное дело, пострадавшим выплатили компенсацию. Чего не хватает в списке? Разговора о том, почему случилась авария и что нужно изменить, чтобы она больше не повторялась.

Во многих странах мира такие ситуации расследуют парламентские комиссии и общественность, в России же — Следственный комитет. Но у СКР нет ни компетенции, ни мандата, чтобы выявлять системные причины происшедшего и добиваться политических последствий.

О том, что крупные аварии в московском метрополитене становятся все более вероятными, эксперты начали говорить еще лет десять назад. Аргументы стандартны и понятны: износ подвижного состава, рельсов и оборудования, недостаточные инвестиции в обслуживание и обновление техники, чрезвычайно интенсивная эксплуатация, технически некомпетентный менеджмент. Это стандартные опасения экспертов насчет выработки ресурса советской инфраструктуры, которые звучат по поводу практически любой отрасли с соответствующей историей.

Однако в ходе июльской аварии было иначе: на новой ветке при сходе с рельсов сложился в гармошку новый вагон из недавно закупленной серии. Значит ли это, что эксперты были не правы? Значит ли это, что часть обозначенных ими проблем наложилась на какой-то новый фактор? Неизвестно, и нет способа это узнать.

Версии о причинах случившегося помимо следователей высказывают в основном представители метрополитена и московской мэрии — то есть те, на кого можно было бы возложить политическую (а не уголовную) ответственность за трагедию. Но истина в таких технически сложных и общественно важных вопросах, где переплелись интересы разных групп и ведомств, не заинтересованных в объективном взгляде на ситуацию, рождается в ходе обстоятельного, пристрастного и аргументированного обсуждения. Здесь нужна дискуссия специалистов, управленцев и городских политиков, проводимая под присмотром независимого арбитра. Причем таким арбитром не могут быть следователи СКР. Им должна быть скорее та самая публика, которая ежедневно спускается в метро, независимая пресса или же толпа городских политиков, пытающихся заработать на трагедии политический капитал.

Странно, но похоже, что даже советская система была жизнеспособнее и надежнее в этом смысле. В случае катастрофы, когда гибло множество людей, в разбирательство хотя бы включались партийные органы, служившие внешней и независимой инстанцией для всех вовлеченных. В современной России такой дискуссии не возникает: для нее нет площадки. До аварии мы слышали отдельные предупреждения, опасения, которые просто тонули в информационном фоне; после аварии зазвучали многочисленные версии любителей конспирологии, которые, однако, разойдясь по Интернету, забываются через день.

Это не цензура — никто особенно не мешал высказываться специалистам. Это забитые напрочь каналы обратной связи. Дело не в том, что людям не сообщили о случившемся. Дело в том, что до тех, кто будет принимать решения по следам случившейся катастрофы, невозможно (и некому) донести ни страх и беспокойство живых людей, спускающихся каждый день в подземку, ни мнения — пусть даже противоречивые и разнородные — многочисленных технических специалистов о причинах аварии, ни суждения экспертов о политической цене вопроса. Власть и общественность не видят смысла спорить о том, что же случилось, как это произошло, что теперь нужно предпринять. Нет ни общественных расследований, ни политической реакции. И поэтому после каждого очередного происшествия новые трагедии становятся не менее, а более вероятными.Источник: РБК daily