Мнение: Кто и зачем играет на оскорбленных чувствах россиян

В нашем обществе в последнее время принято часто обижаться и требовать защиты своим оскорбленным чувствам от законодателей. Те, по мысли обиженных, должны срочно писать новые репрессивные законы для защиты чьих-то чувств.

Оскорбляются ветераны – вернее, чаще всего за ветеранов обижаются люди, сами не имеющие боевых заслуг, но которым кажется, что кто-то оскорбил ветеранов. Православные верующие – а вернее, их отдельные представители, не желающие подставлять никакую щеку, ни первую, ни вторую.
Переполнены праведным гневом защитники «традиционной семьи». Правда, «традиционными» им почему-то кажутся ценности отрезанной от местной общины и государства нуклеарной семьи, состоящей из одного работника-добытчика, запертой в четырех стенах домохозяйки и пары детей, изолированных от какого-либо участия во взрослой жизни. 

Обижаются патриоты СССР, в чьих сердцах невыносимой болью отдается любое высказанное вслух сомнение в тех истинах отечественной истории, которые были зафиксированы в школьных учебниках второй половины прошлого века.

Список запретов, призванных защитить чьи-то чувства, постоянно растет. Причем, как формальных запретов, так и возникающих спонтанно, из практики применения законов — нередко встречается давление на «оскорбителей» или прямая их травля.

В России, где повышенное внимание к чужому личному пространству и тактичность никогда не были значимой ценностью, разразившаяся в последнее время вакханалия оскорбленных чувств выглядит каким-то изощренным праздником лицемерия. Что же происходит?

Неверно предполагать, что в политике речь действительно идет о чувствах – то есть, о глубине страдания, которое причиняют кому-то чужие слова или поведение.

Наши чувства задеваются повсеместно и ежечасно – это нормальная часть социальной жизни, без которой совместное существование в современном мире было бы невозможно. Более того, наши чувства специально воспитаны так, чтобы их было легко задеть. То есть, чтобы каждый имел возможность в любой момент причинить другому боль словами, без физической агрессии и членовредительства.

Помните родительско-учительское «как не стыдно?», ритуалы унижения в детском саду и школе, традиции школьной или дворовой травли? Это и была учеба. Мы со многими одновременно должны сотрудничать и ладить, слишком кучно живем, слишком близко находимся друг к другу – сорок учеников в классе за партами, практически плечом к плечу; двадцать пять сотрудников в кубиклах, разделенных лишь легкими перегородками, сто пятьдесят незнакомых между собой человек в тесной очереди к окошку паспортного контроля в аэропорту. О солдатах и заключенных уже и не говорю.

Чтобы не перебить друг друга, мы должны быть очень похожими и очень управляемыми слабенькими внешними воздействиями. Чтобы до драки или полицейских наручников дело доходило только лишь в крайних случаях, нужно, чтобы хватало резкости, насмешки или игнорирования, чтобы остановить нежелательное поведение ближнего.

Одновременно мы должны быть очень сдержанными в выражении чувств – способными не только остро чувствовать словесные оскорбления, но и терпеть их, когда возражения неуместны. И очень осторожными в причинении вреда другим – по крайней мере, тем, кто способен дать отпор. Особенно заметна эта воспитанная уязвимость современного человека оказывается, когда на горизонте появляется социопат – человек, которому правда все равно, что думают и говорят о нем другие, и что они из-за его поступков чувствуют. Соседство с таким «непрошибаемым» как правило разрушительно.

Конечно, одни люди уязвимы больше других, но это не только врожденные свойства психики. Испытывать страдания от чужой агрессии — обидных слов, презрительного тона или игнорирования — особенно тщательно обучают тех, от кого ожидается подчинение или обслуживание чужих интересов. Это женщины, дети и подростки, представители низших классов. Последние, кстати, в порядке сопротивления манипуляции извне, взращивают в своей среде контркультуру, предписывающую брутальность и безразличие к «материям»  (а вот пресловутая интеллигентская чувствительность, сознательно развиваемая и пестуемая, в этой логике представляет собой добровольный отказ от защит, переход на слабую сторону).

Но вот парадокс: страдать, быть уязвимыми к оскорблениям, общество старательно обучает в первую очередь слабых; а оскорбляться публично и давать на обиду отпор вплоть до физической агрессии позволено, наоборот, тем, кто сильней и «круче».

Чем вы сильнее, чем больше у вас ресурсов, тем чаще вы попадаете в ситуации, когда возмущаться недолжным обращением вам не только разрешено, но даже предписано (после определенных слов или жестов мужчина обязан выдать обидчику в табло, не оглядываясь на возможные уголовные последствия; политик не может оставить без судебного иска газетные сплетни, и так далее).

Когда соотношение сил в обществе меняется, те, кто «почуял силу», поднимают и голос: новое положение дает им право защищать свои реальные или предполагаемые больные мозоли от чужих каблуков. Сейчас, пользуясь поддержкой государства, празднуют свое возвышение ханжи, обскуранты и патриоты СССР – носители культуры тех слоев общества, на которые пытается опереться режим, рассорившийся с образованным классом.  

Оскорбленные чувства – не фактор, а инструмент политики. Как всякий инструмент, он может быть использован и для злых, и для добрых дел, для отстаивания законных интересов и прав, и с тем же успехом – для затыкания ртов. Источник: РБК daily