Клепач — РБК: «Каждый день и месяц чреваты очень серьезными потерями»

Распоряжение об увольнении по собственному желанию АНДРЕЯ КЛЕПАЧА с поста заместителя министра экономического развития было подписано 17 июля. На минувшей неделе из его кабинета в здании на Триумфальной площади вывозили вещи, а среди экономистов обсуждалась кандидатура его преемника — Алексея Ведева из Института Гайдара. В Минэке Клепач начал работать в 2004 году — это «очень близкая и самая дорогая» часть его жизни, признает он. Теперь он намерен взяться за развитие Объединенной ракетно-космической корпорации и работать в ВЭБе, который попал под санкции Запада. В интервью РБК он заявил о том, что санкции — это стимул активнее использовать имеющиеся у государства ресурсы, развивать импортозамещение и по сути создать новые сегменты отечественной экономики.

Стимулирующие санкции

— Андрей Николаевич, суд в Гааге по делу экс-акционеров ЮКОСа счел, что Россия должна выплатить им 50 млрд долл. компенсации за банкротство и продажу активов, фактически признав, что компания была экспроприирована. Отразится ли это решение на отношении инвесторов к российским активам и в конечном счете повлияет ли на отток капитала?

— Решение негативное. Но не думаю, что сейчас оно окажет существенное влияние на положение дел. Здесь большую роль играют другие факторы, связанные с санкциями и в целом с развитием российской экономики. Санкции ухудшают условия доступа российских компаний на зарубежные рынки, и для тех, кто попал в санкционный список, как ВЭБ, и для тех, кто не попал. Если бы не санкции, то отток капитала, который, скорее всего, превысит 90 млрд долл. и составит 100—110 млрд долл., был бы вдвое меньше. Я думаю, что и в следующем году он тоже окажется больше, чем прогнозировалось ранее. Влияет и на ВВП. В краткосрочных пределах около 0,2% ВВП.

— Готова ли Россия к новым санкциям? Правительством обсуждаются ответные шаги?

— Я не готов комментировать, какие могут быть ответные шаги. Санкции — это тяжелое испытание, неважно, как далеко они зайдут. Одновременно это стимул использовать внутренние ресурсы. У нас сбережений — где-то 27—28% ВВП, инвестиций — порядка 20%. Значительная часть наших сбережений инвестируется за рубежом в виде прямого оттока капитала, увеличения валютных резервов, внебюджетных фондов, Резервного фонда, Фонда национального благосостояния (ФНБ). Возможности возместить деньги, которые мы не получаем с мирового рынка, есть. Но в том числе это потребует докапитализации ВЭБа и ряда других банков с госучастием. Такого рода механизмы были отработаны во время кризиса 2009 года. Сейчас у нас не кризис, а другая экономическая ситуация, но без этого нам не обойтись. Также нужны очень энергичные шаги в части импортозамещения продукции, которую мы получаем с Запада. Есть технологии и сегменты, где наша зависимость от зарубежных технологий носит критический характер. Это наукоемкое станкостроение, новые методы добычи нефти, горизонтальное бурение, катализаторы, которые используются в нефтепереработке и в химии, — это все работает на 90% на импортных технологиях. Одним бюджетом проблему не решишь. В большей степени мы должны все равно переходить от прямого бюджетного финансирования и разных защитных мер к возвратному финансированию и долгосрочному кредиту, который пока наши банки на чисто рыночных условиях предоставить не могут.

— Но это в том числе вопрос времени и денег. Санкции действуют уже сейчас. Есть ли понимание, когда эти программы начнут действовать, и расчеты, сколько понадобится средств?

— Последствия санкций тоже растянуты во времени. Наиболее серьезные последствия проявятся в 2015—2016 годах. У нас есть очень мало времени — год-два, для того чтобы если не полностью решать эти вопросы, то начать серьезно работать в этом направлении. Каждый день и месяц чреваты очень серьезными потерями. Я думаю, что минимальная оценка — порядка 1—1,5 трлн руб. Это означает практически полное инвестирование средств ФНБ и, возможно, мобилизацию других источников. У нас машиностроительный бизнес, электронный бизнес имеет доходность 3—5% в лучшем случае. Понятно, что платить процентные ставки по 11% и выше они не могут. Деньги ФНБ — относительно дешевый ресурс.

Где взять деньги

— Минэкономразвития выступает за смягчение бюджетного правила, для того чтобы ускорить экономический рост. Но принято решение, что оно меняться не будет. Ранее вы говорили, что в таком случае придется отказаться от многих социальных и экономических задач. Какие задачи вам кажутся невыполнимыми?

— Я высказываю свое экспертное мнение. Если брать основные параметры бюджета (на 2015—2017 годы), то наибольшие риски связаны со сферой здравоохранения. У нас в 2016 и особенно 2017 году образуется существенный дефицит в системе ОМС. Есть разные оценки — от 200 с лишним до 300 с лишним млрд руб. даже с учетом принятого решения о ставке страховых платежей в части взносов в ФОМС. Здесь решений не так много. Это либо повышение размера страховых выплат, что неприемлемо, потому что бизнес уходит в тень, либо финансирование из бюджета. А это означает бюджетный дефицит. Импортозамещение тоже потребует дополнительных госсредств. Есть традиционная проблема, крайне дорогостоящая, — это российские дороги. Мы всегда надеемся, что дураков на Руси станет меньше, но вот с дорогами системного решения пока нет. Чтобы удвоить объемы строительства, а такая задача была поставлена президентом, нужны серьезные дополнительные средства. Цифры разнятся от нескольких сотен до полутриллиона рублей как минимум.

— Вы какой цифре больше доверяете?

— Полтриллиона и больше. Если брать все остальные проекты, то до триллиона. Нужно выходить на [такие] объемы финансирования к 2017—2018 году, чтобы к 2020 году действительно изменился образ жизни в России.

— Если не смягчение бюджетного правила, то что?

— Наше министерство предлагает видоизменить бюджетное правило. Жесткость нужна, но здесь вопрос степени этой жесткости. Чтобы решить хотя бы минимум задач, нужно смягчить бюджетное правило на 0,5—0,7% ВВП. Мы можем выйти на дефицит 1,1—1,5% ВВП. Правила должны не делать культ из цифры, а задавать траекторию.

— Ваши коллеги из Минфина предлагают налоги повышать, чтобы решить проблемы с бюджетом. Нравится вам эта идея?

— Повышать налоги не нравится никому. Я думаю, это и Минфину не нравится. Но у нас есть действительно очень серьезные непрофинансированные обязательства. Либо мы больше занимаем, используем средства ФНБ, либо надо повышать налоги. Здесь вариантов нет.

— Бизнес говорит, что повышение налогов не решит проблему наполнения бюджета, а Алексей Кудрин предрекает, что это затормозит экономический рост…

— Повышение налогов тормозит рост. Но не всякое повышение налогов работает против экономического роста. Наше министерство и моя личная позиция в том, что сейчас масштабное общее повышение налогов нецелесообразно. Экономика стагнирует, в этих условиях ситуация только ухудшится. Тем не менее определенные точечные повышения налогов оправданны. Правительство фактически поддержало и повышение налога на водные ресурсы, налога, связанного с использованием лесных ресурсов. Есть резервы повышения собираемости и администрирования НДС и в торговле, и в других сферах без повышения общей ставки. Но мы не поддерживаем это решение сейчас.

— В следующие три года наращиваются оборонные и социальные расходы, а расходы на экономику сокращаются в процентах к итогу. Ранее вы сказали, что в СССР нельзя было наращивать социальные и оборонные обязательства, что тогда делалось одновременно с падением цен на нефть. Означает ли это, что сейчас мы рискуем повторить опыт СССР?

— Опыт СССР был и негативный, и позитивный. Мы во многом пользуемся научными и технологическими заделами, которые были сделаны еще в советское время. Коллективы во многом состоят из тех, кто еще работал в советское время, либо из совсем молодых людей. Если говорить о негативном опыте, то действительно СССР, помимо общих системных проблем, допустил огромную разбалансировку между доходами населения, форсированными программами по обороне и по инвестиционным проектам и возможностями бюджета и экономики, что привело к огромному росту разбалансированности между регионами.

— Вам не кажется, что вы описываете ситуацию, которая сейчас есть?

— Масштабы проблем другие. У нас экономика, может быть, сильнее зависит от нефти и газа, но способность перенастраиваться достаточно высокая, ее не было почему-то в советское время. Есть полномочия у регионов, у каждого предприятия. Мы выполняем те социальные обязательства, которые заявлены и в указах президента. Но при стагнирующей экономике обеспечивать эти обязательства можно, только жертвуя интересами развития. Поэтому здесь нужно мобилизовать ресурсы для развития. На мой взгляд, возможно сдвинуть сроки выполнения некоторых социальных обязательств.

— То есть за 2018 год?

— Я думаю, что на 2018—2019 годы. Сейчас указы сформулированы так, что планки по зарплатам по сути дела должны быть выполнены к концу 2017 года. У нас получается гонка. Поднимая зарплату бюджетникам в регионе, мы, естественно, повышаем среднюю зарплату в регионе. Поэтому механизм корректировки можно и нужно донастроить.

Экономика готова расти

— Минэкономразвития считает, что нам удалось избежать технической рецессии в первом полугодии. Министр Улюкаев говорил, что в сентябре прогноз по году может быть пересмотрен в сторону улучшения. С учетом того что санкции расширяются, не придется ли отказаться от этой идеи?

— Рост может оказаться ниже — 0,2—0,3% ВВП, но я не думаю, что это вероятный сценарий. Он может реализоваться только в случае очень серьезных санкций. Сейчас ситуация крайне неопределенная, но есть стимулы, которые тянут экономику вверх. Осенью будет рост спроса на российские энергоносители, несмотря на санкции. Эффект импортозамещения тоже скажется, в том числе за счет падения импорта с Украины и импорта продукции из-за рубежа. Промышленность растет даже несколько лучше за шесть месяцев, чем мы ожидали. Инвестиции тоже перешли в плюс, хотя это не означает, что по году получим серьезный инвестиционный рост, в том числе и из-за санкций и ухудшения возможностей кредитования. Но тут важно, чтобы ситуация не ухудшилась больше. А пока есть такие риски. Мы не приняли решений о дополнительных бюджетных стимулах. Существенную роль играет повышение ставки ЦБ — это фактор, который будет ограничивать экономическую и инвестиционную активность. Нужны стимулы с точки зрения кредитования, увеличение ликвидности, снижения процентных ставок. Пойти на это сложно, учитывая сохраняющееся давление на курс. Но повышения ставок точно следовало бы избежать. Сейчас риски стагнации намного выше, чем инфляционные риски.

— Вы упоминали расходование средств ФНБ на инфраструктурные проекты, сейчас также государство тратит на ЧМ по футболу. Такое стимулирование со стороны государства инфраструктурных проектов может дать эффект в виде роста ВВП в обозримом будущем?

— Оно дает. Но эффект трудно посчитать.

— Всем почему-то трудно посчитать. Деньги потрачены, а посчитать трудно…

— Что касается ЧМ по футболу, такого рода оценки не знаю. Те инвестиции, которые шли в Сочи, мы учитывали в общем прогнозе. Комплексно оценить эффект Сочи сложно. Тем более всегда возникает вопрос, какой был бы эффект, если бы хотя бы часть этих денег потратили на другие проекты — на завершение дороги между Москвой и Питером, на высокоскоростные магистрали, на создание электронной компонентной базы, которая у нас сейчас большей частью импортная. Тем не менее сделано то, что сделано. Фактически речь идет о создании нового образа жизни на юге России. Наше министерство поддержало проект ВСМ. Я считаю, для того чтобы ускорить рост, надо начинать его уже сейчас или со следующего года. Этот проект будет иметь очень серьезный региональный эффект. Там предполагается локализация производства новых локомотивов в партнерстве с Siemens. Первоочередная задача на ближайшие годы — это серьезный подъем российской глубинки. У нас есть уникальные ЗАТО. Это не просто колючая проволока, это уникальные инженерные научные кадры. Мы проектируем дома, самолеты, машины на программах, которые мы закупаем за границей. Если, не дай бог, нам перестанут поставлять лицензии и продлевать их — это может быть более опасно, чем санкции против ВТБ. Например, разработчики в Сарове создали в сотрудничестве с другими компаниями отечественную российскую версию программного продукта для проектирования. Ее использует КамАЗ, ОАК, «Сухой». Программа должна быть доработана. У нас есть уникальные наработки по супер-ЭВМ. Это то, что используется для решения задач расшифровки генома человека, получения электронной модели и карты здоровья человека. Это один из передовых рубежей мировой науки. И это то, где мы можем сделать прорыв. Это вопрос координации и денег. От 1,5—2 до 4—5 млрд руб. в год. Но туда могут идти и средства частного бизнеса. Пока эти проекты отложены из-за общего дефицита, из-за того что мы должны заткнуть дыры [в бюджете].

— Сейчас все силы брошены на развитие Крыма. Есть ли какие-то расчеты, когда этот регион может перестать быть дотационным?

— Таких расчетов я не знаю. Есть расчеты и обоснования программы. За свою украинскую историю он всегда был дотационным. Потенциально да… Думаю, что это очень неблизкое будущее.

 Источник: РБК daily