Илья Фарбер: «Главное — ничего не бояться, у всего учиться, не раскисать»

Сегодня в Тверском облсуде начинается рассмотрение апелляции московского учителя Ильи Фарбера, осужденного Осташковским городским судом на семь лет и один месяц лишения свободы в колонии строгого режима и штрафу в 3,1 млн руб. за взятку и превышение должностных полномочий. Незадолго до суда ИЛЬЯ ФАРБЕР письменно ответил на несколько вопросов корреспондента РБК daily АЛЕКСАНДРА ЛИТОГО и рассказал о подробностях своего дела и жизни в заключении.

— Когда будет рассматриваться апелляция на новый приговор? Надеетесь ли вы добиться его пересмотра?

— Апелляционное рассмотрение состоится в Тверском област­ном суде в 10 часов 11 декабря. Необычная дата: 11.12.13. Целый век больше такой не будет. Может быть, по этому случаю и суд поведет себя необычно — вынесет решение в соответствии с законом. До сих пор на всех судебных заседаниях по моему делу судьи пренебрегали соблюдением моих прав и своих обязанностей.

Будет ли пересмотрен приговор, я не знаю, а надеяться тюрьма отучает за несколько месяцев. И хотя в этот раз об отмене приговора попросили обе стороны, Тверской областной суд может поступить предсказуемо, проигнорировав, как и раньше, все ходатайства и жалобы. Прокуратура теперь просит наказать меня пятью годами колонии строгого режима и штрафом в 2,163 млн руб., предъявляя мне все то же нелепое обвинение, лишенное доказательств. Суд может столько и назначить, а может меньше. Но может и больше. Увидим.

— Почему вашим делом занималось ФСБ?

— Вообще делами о взятках занимается ФСБ, потому что взятка согласно определению УК РФ — это преступление против государства и власти. Но почему в моем деле сотрудники ФСБ (особенно Николай Пищулин) проявили такое рвение — вплоть до применения пыток к моему сыну и оказания давления на Следственный комитет, прокуратуру и суд — мне не известно. Есть только предположения, которые я пока не хочу высказывать.

— Занимаясь ремонтом здания, чувствовали ли вы, что вам может грозить опасность?

— Занимаясь ремонтом Мошенского дома культуры, я попутно вел в Мошенской основной школе три предмета, придумывал, организовывал, оформлял и проводил школьные, внешкольные и клубные мероприятия, а также зарабатывал на жизнь дизайнерскими и архитектурными проектами в Москве и Подмосковье. При этом я самостоятельно растил троих детей. Думать, в общем, было о чем, и чувствовать что — тоже хватало.

Пока Дом культуры был закрыт, подростки в Мошенке собирались на автобусной остановке, больше собраться им негде было. Одного парня летом сбила машина. Насмерть. Если я и думал во время ремонта клуба о какой-то опасности, то об опасности такого характера, поэтому делал все, чтобы в ремонтных работах задействовать подростков, а сам ремонт поскорее закончить и открыть клуб для посещений. Уже после открытия клуба мы с учениками планировали его усовершенствовать. Самое первое — построить туалеты и умывальники. Потом обустроить сцену, расписать стены, обжить чердак. Много было планов, и все они вырабатывались в ответ на озвученные жителями Мошенки мечты и желания.

— Если удастся добиться оправдания, готовы ли вы снова заниматься обустройством этого ДК, собираетесь ли жить в Мошенке?

— Оправдания удастся добиться только в Европейском суде по правам человека, я в этом убежден. До этого процесса пройдет несколько лет, которые, скорее всего, я проведу в колонии.

А после выхода из тюрьмы куда я подамся — и сам не знаю. Здесь, в тюрьме, у меня появилось около десяти крупномыслительных проектов; выйду, займусь их реализацией.

Мошенским домом культуры, который в любой момент могут запросто отнять, я, конечно, не увлекусь теперь. Лучше построю свои школы, работающие от зари до зари. Школа — это ведь тоже Дом культуры, если все правильно спроектировать и организовать.

— Ваши впечатления от деревенской жизни. Стоит ли перебираться столичным жителям в деревню?

— Столичным жителям стоит сразу перебираться на Марс. Или на Луну. Там быстрее придет понимание того, что они теряют, отдавая свою жизнь городу. Тогда столичные жители вернутся и переберутся куда-нибудь еще, задумавшись о ценностях, а не о ценах. О планете своей, о стране, об устройстве государственном, о детях.

А мои впечатления от жизни в Мошенке не уместить в статье. Это книгу надо писать, в которой к тому же будет много моих рисунков и фотографий.

— После общения в тюрьме с другими арестантами как вам кажется, ваше дело — из ряда вон выходящее либо «рядовой пример» произвола?

— За два с лишним года общения с заключенными, обвиняемыми в совершении преступлений разной тяжести, я понял, изучив их уголовные дела, что беззаконие на всех стадиях производства по делу — сейчас норма.

Жуткая такая норма, если знать подноготную, особенно по ст. 228, когда сотрудники ФСКН сажают в тюрьму наркоманов и мелких наркоторговцев, устраняя таким образом конкурентов своему черному бизнесу, оставляя на свободе тех, кто работает на государственную «крышу» и подсаживает на иглу новых дурачков и дурочек.

Суды контролируют сами себя, добиться правосудного решения практически невозможно.

Но мое дело для других заключенных — случай из ряда вон. Не столько из-за нелепого обвинения, сколько из-за абсолютно дикого приговора. В колонию строгого режима везут убийц, грабителей, разбойников, сутенеров, и то не всех. Штраф миллионный… Всем очевидно, что это издевательство, а не правосудие. Я не получал взяток, и любой судья, прочитав хотя бы один том моего дела, это прекрасно понимает… Но я третий год лишен возможности жить со своими детьми, третий год нахожусь в тюрьме.

— В каких условиях вы сидите? Как складываются отношения с сокамерниками? Действительно ли вы поете колыбельные заключенным?

— Я живу в условиях, похожих на особенности устройства бункеров, рассчитанных на ядерную войну. Хотя даже в бункере, наверное, я бы видел растения и общался с домашними животными…

Тем не менее Тверской изолятор №1 — самая лучшая тюрьма в России, насколько мне известно из рассказов зэков-путешественников. Хотя они сами так не считают. По их выражению, Тверской централ — «полная задница», потому что нет ни холодильников, ни телевизоров, ни телефонов, ни наркотиков, ни спиртного, ни возможности ночью колобродить. Вообще все очень строго. Подъем, отбой, все остальное…

Но мне бы телевизор в камере только мешал. Как можно четырем разным людям смотреть один телевизор? Обязательный же ночной сон, ранний отбой и ранний подъем, на мой взгляд, полезны. Голова свежее. Можно писать письма, читать книги, лепить из хлеба, рисовать, придумывать, играть в шахматы… Холодильник, конечно, не помешал бы, как и аудиоплеер, видеоплеер. Еще было бы здорово, если бы разрешили музыкальные инструменты. И если бы все сидели по одному, как в карцере, а гуляли все вместе, как в американских тюрьмах.

Мне рассказывал парень, который два раза сидел в нью-йоркской тюрьме, как там жизнь организована. Главное отличие — отсутствие правил, которые унижают и только ради этого существуют. Наша система исполнения наказаний без подобных правил сильно осложняет работу следователям, прокурорам и судьям. Делается все, чтобы заключенный стремился как можно скорее получить срок и оказаться в колонии, пусть даже оговорив себя. Тяжело жить взаперти в небольшой бетонной комнате, да еще подчиняясь унизительным требованиям и запретам. Но выжить можно. И с сокамерниками иной раз трудно поладить, но и это не проблема, если ничего не боишься.

Главное — ничего не бояться, у всего учиться, не раскисать, духом не падать. Про колыбельные — правда. Еще рассказываю сказки, стихи читаю. Вообще-то колыбельные я каждый вечер пою своим детям. Но сокамерники тоже заслушиваются, а потом крепко-крепко спят. Некоторые, правда, сначала плачут.Источник: РБК daily