Архитектор Алексей Гинзбург: «Дом Наркомфина можно снова сделать жилым»

Стало известно, что в ближайшее время начнется реставрация прачечной дома Наркомфина, одного из памятников архитектуры конструктивизма, долгие годы находящегося в плачевном состоянии. Корреспондент РБК daily ЕГОР АНТОЩЕНКО побеседовал о планах восстановления остального комплекса с архитектором АЛЕКСЕЕМ ГИНЗБУРГОМ, внуком Моисея Гинзбурга, которому принадлежал оригинальный проект дома.

— Расскажите, пожалуйста, о проекте реставрации прачечной. Что там будет находиться?

— Я могу говорить только о своих предположениях: желательно, чтобы этот дом обладал какой-то общественной функцией. Чтобы там было городское кафе или, например, книжный магазин, а не офис или бутик Versace. Это очень небольшое здание, но оно станет хорошей площадкой для обкатывания реставрационных технологий, которые можно было бы потом применить для всего комплекса.

— Разговоры о реставрации дома Наркомфина идут уже лет десять. Несколько лет назад были планы открыть там бутик-отель. Инвестор эту идею забросил?

— Думаю, что бутик-отеля не будет. Мы с отцом (архитектором Владимиром Гинзбургом. — РБК daily) всегда говорили о том, что этот дом можно совершенно спокойно снова сделать жилым. Я считал, что квартиры там лучше отдавать в долгосрочный наем, чем продавать, — сохранность Наркомфина будет выше, если у дома будет один собственник. Можно назвать это доходным домом, апарт-отелем, как угодно. Но если и продавать — то с охранными обязательствами и ограничениями, касающимися перепланировки. Переделывать внутреннюю структуру дома никогда не планировалось. ­И если открывать там отель, то нужно функцию отеля адаптировать к дому, а не наоборот. Вообще не нужно, на мой взгляд, придумывать для Наркомфина никакие новые функции — нужно показать, что он современен, актуален, не имеет никакого отношения к социальным экспериментам.

— Как не имеет?

— Наркомфин на самом деле не является домом-коммуной. Его называли «домом переходного периода» или «коммунальным домом» — именно эта концепция была и у Гинзбурга. Какая коммуна, когда там были огромные двухэтажные квартиры с отдельными кухнями, ванными, прочими благами? Он, конечно, был экспериментальным: поэтому там были и жилые «ячейки», которые дополнялись большими общественными пространствами. Рядом были кафе, детский сад, спортивный зал. Коридоры тоже относились к общественным пространствам: кстати, Корбюзье, когда проектировал послевоенные дома, называл коридоры не иначе, как улицами. Одним словом, это был дом для новых людей, запросов которых архитекторы до конца еще не знали, но пытались представить.

— Так что же все-таки происходит с проектом реставрации?

— План разрабатывался еще до кризиса — именно тогда появилась цифра 60 млн долл., хотя, по моим оценкам, работы обошлись бы дешевле. Сейчас ничего определенного я сказать, увы, не могу: мы, очевидно, станем заниматься домом, но когда именно он будет восстановлен — неясно. Для начала нужно консолидировать собственность: некоторые квартиры там принадлежат городу, некоторые — различным компаниям, какие-то вообще приватизированы, несмотря на то что по закону в памятнике архитектуры их быть не может.

— Как можно было бы восстановить немногие сохранившиеся дома-коммуны, которые находятся в плачевном состоянии? Насколько я понимаю, за исключением дома Наркомфина, они инвесторам неинтересны и государство не спешит ими заниматься.

— Их не так много осталось. Дом на улице Орджоникидзе восстановили по государственной программе — там находится общежитие. Но это исключение из правила. Я очень много думал об этом. Инвестору, если он не чудак-филантроп, такие дома, конечно, неинтересны — дешевле построить новое здание, чем ввязываться в сложную и дорогую реставрацию. Оптимальным решением было бы, на мой взгляд, частно-государственное партнерство: чтобы человек, вкладывая деньги, получал впоследствии какие-то льготы или преференции. Важно, чтобы у государства была четкая программа — пока ее нет. Понятно, что пока боролись с космополитизмом или пытались выстроить имперскую символику, архитектура авангарда была для властей непонятной и чуждой. Но сейчас не думать о том, что это визитная карточка страны, едва ли не единственный случай в истории, когда мы не приглашали итальянцев отстраивать Петербург или Московский Кремль, а сами влияли на мировую архитектуру, по меньшей мере странно.

— Взгляд государства на наследие конструктивизма как-то изменился за последнее время?

— На словах начали декларировать поддержку — это уже неплохо. Потому что у Лужкова, например, была очень четкая позиция. Помню, он приезжал на открытие Новинского пассажа — мы, пользуясь случаем, хотели ему представить проект реставрации дома Наркомфина. А он во время выступления говорит: «Видите, какой красивый дом построили! А рядом стоит эта рухлядь, которой хотели застроить всю Москву. Жалко, что нельзя ее снести и построить еще один красивый дом, как этот». После этого его к нашим макетам уже и не подводили. Слава богу, сейчас такого отношения нет. Но  дновременно авангард с его сложной рефлексией — это не историческая архитектура, которая больше понятна обывателю и избирателю. К счастью, и до власти, и до девелоперов постепенно доходит, что делать декорации в исторических стилях и навешивать на монолитный каркас — это пошло, но пока дошло не до конца.

Дом Наркомфина

Жилой комплекс, построенный в 1930 году по проекту архитекторов М.Я. Гинзбурга и И.Ф. Милиниса для сотрудников Наркомата финансов на Новинском бульваре, 25. Он делился на жилищный и коммунальный блоки. В первом находились как маленькие квартиры на одного-двух человек (так называемые ячейки), так и двухуровневые — для больших семей. По мысли создателей, быт жильцов дома должен был стать максимально коллективизированным, поэтому в состав комплекса вошли общие столовая, физкультурный и читальный залы. Впоследствии эта идея себя не оправдала. В настоящий момент дом находится в аварийном состоянии и практически полностью расселен.Источник: РБК daily